У Антона была тонкая шейка, вогнутая грудная клетка, очки. И твердая уверенность в том, что девушки любят гитары. Поэтому он был бардом. Но, таким, домашним.
Вечерами старательно учился петь с надрывом, левой линзой очков глядя в самоучитель, а правой кося на люстру и воображая, что лампы в ней – это луна.
Луна над бивуаком, разбитым посреди дремучего леса. Она озаряет своим холодным светом костер, палатки, и его, сидящего у костра. Он поет “Среди темных дубов…Где трепещут осины…”. А она, склонив ему на плечо светлую кудрявую голову, прихлебывает из железной кружки чай, пахнущий дымом. И души их, то сворачиваются, то разворачиваются.
В общем, о великом и прекрасном мечтал Антоша. О романтике бардовских походов, слетов и фестивалей. Где он непременно встретит музу с кудрявой головой. Или двух… И счастье пришло. Начальство их конторы объявило – будем объединяться. Потом решило сэкономить, и вместо командной сессии забацало большой корпоративный выезд на природу. С ночевкой и в обязательном порядке.
***
Отдел экономистов с Антошей в составе долго бегал по лесу, объединившись c менеджерами – навигаторами, подчиняясь командам какого то мелкого и на вид очень подлого кекса. Потом, под руководством этого мелкого и подлого ставили палатки. Потом – разжигали костер. Кекс обещал, что, вернувшись в город, они непременно почувствуют прилив корпоративного духа и твердое плечо товарища, подставленное в трудную минуту.
Ради этого навигаторы и экономисты решили выпить. Ибо ничто так не объединяет, как совместное распитие, чтобы там не думали кексы мелкого и подлого вида. Настал Антошин звездный час. Он косил левой линзой на луну, а правой – на пластиковый стаканчик с огненной водой и с надрывом пел “Среди темных дубов…Где трепещут осины…”.
Эта песня преобразила злобную мегеру, твердой рукой вводившую на предприятии lean production. Мегера превратилась в нимфу и исполнила вокруг костра танец индийской скво, поклоняющейся луне. А потом села рядом с Антошей и склонила ему на плечо голову.
Очнулся бард с утра. Правда, чувствовал он себя не бардом, а самым, что ни на есть настоящим, индийским йогом. Потом что единственный звук, вырывавшийся из его пересохшего и надорванного горда бы “оооооооооом”. Этим звуком он пытался сообщить миру, что жив, несмотря на то, что завален куртками и прочим хламом; и счастлив, ибо встретил свою Музу.
Муза безмятежно спала рядом. Грубая штормовка, которой она пыталась накрыть голову, сползла с нежных плеч, явив подозрительную темную полосу на шее и три… нет, четыре… или больше? – красных пятнышка, похожих на… Да!
Эти пятнышки родили в интеллигентной головушке Антона воспоминания о читанных когда-то “Pаписках юного врача”, и молнией ударили словами "звездная сыпь". Страшный диагноз подтверждался черной полосой, идущей по шее бывшей уже Музы, как раз там, где у людей обычно заканчивается воротник…
При ближайшем рассмотрении полоса оказалась ничем иным, как грязью лесных дорог, а красные пятна – комариными укусами. Но сомнение тяжким грузом пало на душу Антона… Бард потерял покой и голос. Разом. К вящей радости подлого кекса и страдающего менеджерско-экономического отряда.
***
Врач, выписывавший барду направления на анализы не смеялся, в отличии от приятеля, который этого врача порекомендовал. Он просто посоветовал Антоше укомплектовать походную аптечку во первых чем-то, снимающим алкогольно-абстинентный синдром, чтобы дело больше не доходило до таких “шугняков”, а во вторых – упаковкой волшебных таблеток со страшным названием “Сафоцид”, которые должны спасти позабывших о защите сластолюбцев практически ото всех последствий греховной любви. Начиная с пресловутых гонококов, славно воспетых “Мальчишником’ в далеких девяностых, и заканчивая грибковыми инфекциями и даже подлой трихомонадой, перетаскивающей в себе возбудителей других заболеваний. Четыре таблетки, принятые в первые двое суток, устроят злобным болячкам в отдельно взятом организме маленький Армагеддон.
Так что, если кипение страстей иногда затмевает сияние разума – стоит проконсультироваться с врачом и, если тот не увидит противопоказаний, положить в карман упаковочку таблеток. Так, на всякий пожарный. Чтобы потом не было мучительно больно… И страшно.
Вечерами старательно учился петь с надрывом, левой линзой очков глядя в самоучитель, а правой кося на люстру и воображая, что лампы в ней – это луна.
Луна над бивуаком, разбитым посреди дремучего леса. Она озаряет своим холодным светом костер, палатки, и его, сидящего у костра. Он поет “Среди темных дубов…Где трепещут осины…”. А она, склонив ему на плечо светлую кудрявую голову, прихлебывает из железной кружки чай, пахнущий дымом. И души их, то сворачиваются, то разворачиваются.
В общем, о великом и прекрасном мечтал Антоша. О романтике бардовских походов, слетов и фестивалей. Где он непременно встретит музу с кудрявой головой. Или двух… И счастье пришло. Начальство их конторы объявило – будем объединяться. Потом решило сэкономить, и вместо командной сессии забацало большой корпоративный выезд на природу. С ночевкой и в обязательном порядке.
***
Отдел экономистов с Антошей в составе долго бегал по лесу, объединившись c менеджерами – навигаторами, подчиняясь командам какого то мелкого и на вид очень подлого кекса. Потом, под руководством этого мелкого и подлого ставили палатки. Потом – разжигали костер. Кекс обещал, что, вернувшись в город, они непременно почувствуют прилив корпоративного духа и твердое плечо товарища, подставленное в трудную минуту.
Ради этого навигаторы и экономисты решили выпить. Ибо ничто так не объединяет, как совместное распитие, чтобы там не думали кексы мелкого и подлого вида. Настал Антошин звездный час. Он косил левой линзой на луну, а правой – на пластиковый стаканчик с огненной водой и с надрывом пел “Среди темных дубов…Где трепещут осины…”.
Эта песня преобразила злобную мегеру, твердой рукой вводившую на предприятии lean production. Мегера превратилась в нимфу и исполнила вокруг костра танец индийской скво, поклоняющейся луне. А потом села рядом с Антошей и склонила ему на плечо голову.
Очнулся бард с утра. Правда, чувствовал он себя не бардом, а самым, что ни на есть настоящим, индийским йогом. Потом что единственный звук, вырывавшийся из его пересохшего и надорванного горда бы “оооооооооом”. Этим звуком он пытался сообщить миру, что жив, несмотря на то, что завален куртками и прочим хламом; и счастлив, ибо встретил свою Музу.
Муза безмятежно спала рядом. Грубая штормовка, которой она пыталась накрыть голову, сползла с нежных плеч, явив подозрительную темную полосу на шее и три… нет, четыре… или больше? – красных пятнышка, похожих на… Да!
Эти пятнышки родили в интеллигентной головушке Антона воспоминания о читанных когда-то “Pаписках юного врача”, и молнией ударили словами "звездная сыпь". Страшный диагноз подтверждался черной полосой, идущей по шее бывшей уже Музы, как раз там, где у людей обычно заканчивается воротник…
При ближайшем рассмотрении полоса оказалась ничем иным, как грязью лесных дорог, а красные пятна – комариными укусами. Но сомнение тяжким грузом пало на душу Антона… Бард потерял покой и голос. Разом. К вящей радости подлого кекса и страдающего менеджерско-экономического отряда.
***
Врач, выписывавший барду направления на анализы не смеялся, в отличии от приятеля, который этого врача порекомендовал. Он просто посоветовал Антоше укомплектовать походную аптечку во первых чем-то, снимающим алкогольно-абстинентный синдром, чтобы дело больше не доходило до таких “шугняков”, а во вторых – упаковкой волшебных таблеток со страшным названием “Сафоцид”, которые должны спасти позабывших о защите сластолюбцев практически ото всех последствий греховной любви. Начиная с пресловутых гонококов, славно воспетых “Мальчишником’ в далеких девяностых, и заканчивая грибковыми инфекциями и даже подлой трихомонадой, перетаскивающей в себе возбудителей других заболеваний. Четыре таблетки, принятые в первые двое суток, устроят злобным болячкам в отдельно взятом организме маленький Армагеддон.
Так что, если кипение страстей иногда затмевает сияние разума – стоит проконсультироваться с врачом и, если тот не увидит противопоказаний, положить в карман упаковочку таблеток. Так, на всякий пожарный. Чтобы потом не было мучительно больно… И страшно.